Увидеть в ребенке личность.

Федю мама занесла на своей ноге, он не хотел заходить в центр, и всё, что мог сделать, – это зацепиться за мамину ногу. Федя не слышал. После перенесённых четырёх менингитов, клинической смерти и ещё чего-то. В подгузнике, кричит, с косыми глазками, с натёртыми до крови ушами от силиконовых вкладышей. И с какой стороны подойти к парню – непонятно. Ведь ко мне на занятия они пришли как к сурдопедагогу. Орёт, в кабинет заходить не хочет, взгляд не фиксирует. Какое там когнитивное развитие и развитие слухового внимания!
Было понятно, что начинать надо, как с грудничком, – прижать, обнять, успокоить.

Так и сидел в коридоре между кабинетом и мамой. Чуть что, начинал орать. А я начала играть с медведем. С большим игрушечным медведем. Я бинтовала ему лапы, расчёсывала... Федя наблюдал, наблюдал и ушёл. На втором занятии он чуть-чуть в коридоре помог мне полечить мишку. Ну, а третье прошло в кабинете, правда, Федя был под столом, но это мелочи. Я Феде кидала под стол игрушки и карточки и называла их. Где-то на пятой карточке он заинтересовался. И всё – пошло дело. Месяца три я ненавязчиво что-то делала НА РАССТОЯНИИ от Феди. Федя ко мне обращался «И-И-И».

Пока мы учились сидеть за столом, привыкали друг к другу, Федя перестал плакать. Я уже стала планировать нашу с ним работу, но Федя уехал на кохлеарную имплантацию в Москву. А ещё через месяц у нас начался новый этап жизни. Он ничего не хотел делать из того, что предлагает сурдопедагогика. А если погода была пасмурной, то и играть не хотел. Между настройками импланта мы (тройка педагогов: музыкант, художник, сурдопедагог) развивали в Феде всё, что могли и не могли. И если к индивидуальным занятиям Федя за два года привык, то на групповых стабильно прятался под стол, в шкаф или под ковёр. И уже не только педагоги, но и ученики подходили к Феде, гладили его и обнимали. Федин характер (собственно, если бы не характер, Федя бы не выкарабкался после всех его приключений) стал смягчаться. Однажды я спускалась по лестнице, за мной шёл Федя, а следом – его мама. Федя взял меня за руку. Очень простое, человеческое действие. Но мы-то с Фединой мамой знали, чего это стоит. Я шла не дыша. Федя стал мне доверять себя.

К третьему году наших занятий Федя стал рисовать простые рисунки, интонировать простую мелодию, повторять простые предложения и говорить около двадцати слов.

Федя уже обращался ко мне «ИНЕ».

Только ради этого ребёнка (и уж потом ради других) я поехала в Москву на курсы повышения квалификации по теме: «Реабилитация после кохлеарной имплантации». Благодаря Феде и его маме, которая сама поддерживает других родителей, такая операция в Новосибирске стала обычным делом. Сейчас Федя пошёл в детский сад, там он всех обнимает и целует, понимает обращённую речь и старается говорить сам. Наши уроки любви, а не развития слухового внимания, отогрели его. На нём пока ещё подгузник, и один глаз практически не видит, но он бегает, слышит, играет с другими детьми и начинает говорить…